«Трофим» — одна из четырех новелл проекта «Прибытие поезда», задуманного к 100-летию кино. История о том, как зарубивший брата Трофим, дальше огорода-поля не ходивший, сел в поезд, отхлебнул в столице империи штампованные радости и в недолгом своем пути до острога глухим голосом произносил одну и ту же фразу «А я брата зарубил», — скроена Балабановым как ярмарочная игрушка с бесхитростным секретом. Но наив этот простодушен до художественности. Рифма к первому на свете кинопоказу могла быть сколь угодно далекой и замысловатой. Балабанов придумал «Прибытие русского поезда» — эпизод, грациозно приклеенный режиссером к житию Трофима. Стилизованное повествование об убивце, попадающем в большом городе то под колеса телеги, то в трактир, то в заведение мадам, как зрители первого киносеанса под колеса прибывающего с экрана поезда, прореженные видами Питера — старыми открытками — превращается здесь в Портрет города и в антологию старого кино. В портрет места и времени, приближенный к современному зрителю лукаво смонтированным эпизодом с Алексеем Германом, который стилизацию Балабанова — по замыслу Балабанова — воспринимает как архивную пленку «Прибытия русского поезда». Так ярмарочный трюк становится историческим документом. Этот трогательный и острый финал естественен еще и потому, что на роль убивца режиссер пригласил Маковецкого. Тем, кто привык видеть этого актера в ролях интеллигентов или в мизансценах Виктюка, вдруг открывается, что по типу дарования он — Петрушка (Стравинского), стилизованный народный тип. И его лубочный, эксцентричный, в сущности, грим в сочетании с потустор... »»»
«Трофим» — одна из четырех новелл проекта «Прибытие поезда», задуманного к 100-летию кино. История о том, как зарубивший брата Трофим, дальше огорода-поля не ходивший, сел в поезд, отхлебнул в столице империи штампованные радости и в недолгом своем пути до острога глухим голосом произносил одну и ту же фразу «А я брата зарубил», — скроена Балабановым как ярмарочная игрушка с бесхитростным секретом. Но наив этот простодушен до художественности. Рифма к первому на свете кинопоказу могла быть сколь угодно далекой и замысловатой. Балабанов придумал «Прибытие русского поезда» — эпизод, грациозно приклеенный режиссером к житию Трофима. Стилизованное повествование об убивце, попадающем в большом городе то под колеса телеги, то в трактир, то в заведение мадам, как зрители первого киносеанса под колеса прибывающего с экрана поезда, прореженные видами Питера — старыми открытками — превращается здесь в Портрет города и в антологию старого кино. В портрет места и времени, приближенный к современному зрителю лукаво смонтированным эпизодом с Алексеем Германом, который стилизацию Балабанова — по замыслу Балабанова — воспринимает как архивную пленку «Прибытия русского поезда». Так ярмарочный трюк становится историческим документом. Этот трогательный и острый финал естественен еще и потому, что на роль убивца режиссер пригласил Маковецкого. Тем, кто привык видеть этого актера в ролях интеллигентов или в мизансценах Виктюка, вдруг открывается, что по типу дарования он — Петрушка (Стравинского), стилизованный народный тип. И его лубочный, эксцентричный, в сущности, грим в сочетании с потусторонним и растерянным взглядом завершают стилизаторскую режиссуру картины, посвященной неумышленной любви к кино, но снятой в умышленном городе. В Питере прошлое — вплоть до люмьеровского — и поныне ощущается как настоящее в том хотя бы смысле, что настоящий «предмет искусства» окантован рамкой , как Нева гранитным берегом, дабы не расплескать натуру (и природу). А может быть, чтобы эту самую натуру сфокусировать, защитить от небытия и наводнений.
